2166
Шекспир на грани. В Рязани поставили «Гамлета»
Перенести сюжет классической пьесы, написанной еще XVII веке, в современность не так-то просто, но каждое десятилетие все новые и новые режиссеры продолжают пробовать и пытаться. Шекспир писал на все времена, об этом вам скажет любой ценитель литературы. Будь то «Король лир», «Отелло» или «Гамлет» — сюжет каждой из пьес найдет отражение и в XIX, и в XXI веке.
Быть может поэтому многие мировые театры уже не стараются ограничивать постановки по Шекспиру определенными временными рамками. По такому пути пошел и Рязанский театр драмы, где в четверг, 21 апреля, состоялась одна из главных премьер сезона — «Гамлет» Карена Нерсисяна.
Постановка была заявлена не просто как философская трагедия, затрагивающая важнейшие человеческие вопросы жизни и смерти, а как произведение, отражающее внутренние проблемы каждого, в котором каждый может найти в любой период своей жизни кульминационную точку разрыва собственного бытия.
В спектакле нет напыщенных королевских убранств, корон, пышных платьев или накрахмаленных воротников, ровно как и нет подобного в декорациях. Минимализм и акценты — таков рязанский «Гамлет». Сложно определить эпоху, в рамках которой развивается действие. Быть может, таким образом режиссер хочет показать зрителю, что рассказанное — вечно и не имеет срока давности.
На сцене — серое безликое общество: котелки, пиджаки, бумаги. Полоний (Юрий Борисов) — типичный слуга власти, готовый правдой и неправдой выслужиться перед своим королем, Клавдий (Александр Зайцев) — человек, жаждущий лишь силы и идущий к своей цели по головам, лишенный морали и принципов, Гамлет (Роман Горбачев) — запутавшийся и обессиленный, загнанный в угол собственными терзаниями. В каждом из героев находятся те или иные черты людей, которые живут и в нашем модернизированном мире.
Перебирая образы, написанные рукой Шекспира, режиссер плавно сплел их одним главным лейтмотивом: «Дания — тюрьма». Об этом кричат две главные декорации спектакля, которые то поворачиваются к зрителю, зияя черными дырами дверей, то облачают свой стальной оскал тюремных прутьев, среди которых путаются Гамлет, Офелия, Лаэрт...
Не менее тонко расставила визуальные акценты художник по костюмам Татьяна Виданова. Буквально с первых минут спектакля со сцены уже кричит о своей порочности образ Гертруды (Марина Мясникова). Красное платье, красные туфли и их продолжение — красные чулки, в минуты скорби по королю лишь подчеркивают ее беспринципную душу, поддавшуюся страстям. И здесь же — ее антипод, невинная Офелия (Анастасия Бурмистрова) в летящем белом платье, словно мотылек, порхает так же нежно и так же беззащитно.
Рассказывая о «Гамлете», невозможно не упомянуть и о главном герое, хотя в этой постановке он вышел и не таким ярким, каким должен быть. И дело не в невзрачных одеждах, несуразных и лишенных логики, дабы подчеркнуть безумие его души, не в слишком быстро произнесенных и в некоторых местах съеденных диалогах.
Дело в том, что Гамлет в этой трактовке открылся зрителю больше как истеричный, загнанный в угол зверь, бросающийся от безысходности на всех и вся, нежели как меланхолик, одержимый жаждой мести и погруженный в терзания души. Слишком много экспрессии, энергии и крика. Возможно, подобная трактовка образа должна была предать постановке остроты и психологизма. Жаль только, что кульминация миновала знаменитый монолог Гамлета «быть или не быть», и он остался незамеченным среди шума и суеты общего действия.
Однако, прежде чем вешать ярлыки и махать руками в сторону, стоит вспомнить о том, что создавать собственную трактовку пьесы, существующей уже пятое столетие, куда сложнее, чем поставить ее по классическим канонам. Тем более, что здесь она вышла, например, лучше современного прочтения от режиссера Александровского театра (Санкт-Петербург) Вадима Леванова, где с современностью был явный перебор, а главный герой на сцене открыто злоупотреблял алкоголем.
Не встретился в рязанской трактовке и Гамлет в футболке с Дэвидом Боуи, как в спектакле Линдси Тернер с Бенедиктом Камбербэтчем в главной роли. Карен Нерсисян смог выдержать в своей постановке ту важную грань между эпатажем и абсурдом, гротеском и сумасбродством, и представил на суд рязанскому зрителю именно авторское произведение, оригинальный сюжет которого тоже имеет место быть.
Задумалась о вечном Ирина Котова
