Ока последние годы разливается слабо: ну, затопит Лесопарк, едва ли до автовокзала дойдет вода. То ли было раньше, когда и современная площадь Свободы затапливалась полностью!
В наших Венециях
Именно такое выражение использовали рязанцы в конце XIX — начале ХХ века, когда описывали родной город весной. По документам и даже личным письмам горожан известно, что ледоход начинался только в начале, порой даже в середине апреля. В два-три дня с реки полностью уходил весь лед, после чего сердца рязанцев замирали: Ну?! Как вода прибудет? Проходил еще день — разлива не начиналось, потом еще — река держалась в русле. Говорят, что Ока имела обыкновение разливаться именно по ночам, а с утра городские мальчишки уже летели по улицам с диким криком: «Прибывает! Прибывает!».
После этого счет переходил на часы и даже минуты. Ипподром, который когда-то был расположен на месте футбольного поля в лесопарке, тонул уже к вечеру того, первого дня. Та же участь ждала лесопильные заводы купца Ванькова, расположенные в районе современной улицы Лесопарковой, примерно там, где сейчас длинный дом на сваях (забегая вперед, стоит сказать, что дом этот строили в 1970-е годы именно как «устойчивый» к стихии разлива).
А в 1900-е годы рабочие лесопилки спешно увязывали свежеоструганные бревна в большие штабеля, используя для этого самое надежное (кстати, и до наших дней) средство — пеньковую веревку, которой нипочем ни вода, ни многопудовые нагрузки.
Но уровень Оки в те времена поднимался не на 2-3 метра, как сейчас, а на 7-8, и совладать с водной стихией не всегда удавалось. Был случай, что заготовленный на заводах лес всплыл, бревна проломили стену дощатого сарая, где хранились, и унеслись по течению. Говорят, приказчики Ванькова гонялись за ними на лодках, но выловили крайне мало, зато жители Вышгорода, Кораблина и даже Спасска много лет после того подправляли сени и даже топили печки «фабричными» бревнами.
Чудо о воде
Вода, однако, на этом не останавливалась: приблизительно на четвертые сутки от начала разлива подбиралась она к улицам Затинной и Иерусалимской (сейчас они слиты в единую улицу Затинную). Первым храмом, который встречала она на пути, была церковь Благовещенья, сохранившаяся близ Торгового городка по сей день. В 1801 году старинный деревянный иконостас обрушился прямо в воду, которая заполнила погреба и еще на полметра стояла в помещении (впрочем, современники свидетельствовали, что «во алтарь не вошла»).
Самое интересное заключается в том, что в помещении-то в это время шла служба: настоятель того времени Илларион Артеньев славился всяческим рвением, не прекращая службы даже «в пору буйства стихийного». Еще одна версия: в тот день была Пасха, поэтому служили ни на что не взирая прямо в воде.
Вероятно, только это и спасло от трагедии: прийти на такую службу решилось лишь несколько человек, все успели отпрыгнуть. Сам Артеньев, находившийся именно в алтаре, счел случившееся дурным знамением и к следующему году удалился в монастырь. А вот уже другой настоятель этой же церкви в 1841 году эвакуировал уже новый иконостас «с позолотою» к соседям, в храм Воскресенья Згонного (был в центре площади Свободы) — на время паводка.
Что может гимназист
Вообще же горожане ждали разлива и всегда улыбались кричащим «прибывает!» мальчишкам. Ведь на набережной, у кремля, в это время закипала самая активная жизнь: из Коростова приплывали «гондольеры» местного значения, готовые за гривенник покатать желающих по бескрайней глади разлива. Множество лодок сдавалось в прокат, половину средств от которого забирала городская управа, а половину — собственники.
Прокатиться на лодке считалось делом романтическим и весьма недорогим, а потому гимназисты, у которых вечно не хватало копейки на иной подарок, вывозили барышень на «водные прогулки». Случалось, уплывали далеко, на стремнину, и течение выносило парочку в свободное плаванье, возвращение из которого стоило гимназисту стертых мозолей, родительского гнева и рубля штрафа. Впрочем, штраф надо было платить только в том случае, если начинались поисковые работы, но такое хоть раз бывало всякий год.
Узоры течений
Тому, почему сейчас не бывает таких разливов, есть несколько объяснений, наиболее авторитетное из которых — малое количество снега. Но еще в 1986 году вода подступала вплотную к площади Свободы — тогдашнего директора швейной фабрики чуть не уволили за то, что он не успел убрать из подвалов складские запасы дорогой ткани.
Говорят также, что и уровень воды в Оке, а еще быстрее — в Трубеже и Лыбеди, падает. Та же Лыбедь в XV, например, веке, была судоходной рекой, а в ХХ ее средняя ширина всего 1,8 метра. Соответственно, сколько бы снега ни натаяло, вода сейчас поднимается с более низкой точки, чем столетия назад.
Наконец, Ока постепенно меняет свое русло, которое отступает от Рязани и наступает в сторону Шумаши. Соответственно, воде до города становится «далеко». Правда, процесс это столь медленный, что вряд ли может быть заметен «на глаз».
Как бы там ни было, только в разлив в Оке можно наблюдать удивительное природное явление — меандры. Несколько огорчает, что такое наблюдение возможно лишь с высоты птичьего полета. По словам рязанского воздухоплавателя Александра Маврина, сверху видно, как разные течения (а их в разлившейся реке десятки) окрашиваются разными цветами из-за грунтов, которые размываются. Это выглядит как сложное переплетение цветных линий, почти как древнегреческий орнамент — меандр.
Наблюдал за течениями Оки Дмитрий Бантле