Врачи не верили, что она будет жить: Лену скинули с 8-го этажа, и она не просто выжила, а стала спасать других. А еще влюбилась!

— Помню, как парень толкнул меня и уже через несколько секунд я лежала на асфальте. Чувствовала жуткий, просто невыносимый холод в ногах, страшную боль. Дальше я уже ничего не помню.

Елене Шерышовой 21 год. Четыре года назад она упала с восьмого этажа. Первые прогнозы врачей: с такими травмами не выживают. А если жизнь все-таки удается спасти, то такие пациенты навсегда остаются глубокими лежачими инвалидами. Лена, вопреки всем своим диагнозам, встала на ноги. Когда врачи смотрят ее документы и результаты КТ и видят, как девушка ходит, лишь слегка прихрамывая, они не верят своим глазам: такого не может быть.

За четыре года Лена перенесла 18 операций. И это еще не всё. Журналист Е1.RU встретилась с ней в Екатеринбурге, Лена прилетела на Урал на консультацию перед очередной операцией, в наш институт ортопедии имени Чаклина.

Это случилось в апреле 2017 года в небольшом городе Конаково Тверской области. Лена тогда училась в 11-м классе, готовилась к ЕГЭ, собиралась поступать в школу МВД. Занималась военно-прикладным спортом, участвовала в соревнованиях, копила грамоты, которые прибавляли баллы к вступительным экзаменам.

Лена не любит вспоминать и рассказывать о своем падении с восьмого этажа. Ее рассказ скуп на подробности. Она стояла с компанией знакомых в подъезде, там был выход на балкон. В толпе были и приятели, и совсем малознакомые подростки. Лена говорит, один из них толкнул ее так, что она перелетела через бортик балкона.

Чтобы Лена не умерла от болевого шока, ее ввели в медикаментозную кому. Врачи в ее родном городе сделали что могли, чтобы спасти ей жизнь. Операция длилась восемь часов. Зафиксировали переломы таза, ног. А потом отвезли в Тверь, в детскую областную больницу. А там на КТ выяснилось, что у нее сломаны два позвонка. В местной больнице старенький аппарат рентгена не показал эти переломы.

— Как вы ее вообще перевозили! Она могла умереть в любой момент от малейшего неосторожного движения, тряски, — возмущались врачи детской больницы.

У Лены был перелом шейного позвонка, вывихи шейных позвонков, оскольчатые переломы костей таза, открытые сложные оскольчатые переломы берцовых костей на обеих ногах, раздроблены кости стоп, разрыв селезенки — ее пришлось удалить. А еще разрыв легких, переломы ребер, перелом крестца, потеря функций мочевого пузыря и кишечника.

Хирург детской больницы Леон Патрикович Нганкам — камерунец. И он оказался единственным, кто пошел на риск и согласился прооперировать школьницу.

— Я в тот момент находилась в коме. Леон Патрикович честно сказал маме, что шансов на выживание мало. А если выживет — останется овощем. Может, есть один процент, что сможет двигаться. И вот я попала в этот счастливый один процент… — рассказывает Лена.

У Лениной мамы за четыре дня до ее падения родился сын, четвертый ребенок в семье. Мама приезжала в больницу к дочери с грудным малышом на руках.

Через пару дней после того как девушка вышла из комы, в реанимацию пришел следователь.

— Он задал мне ровно два вопроса: «Какой этаж? Как дела у тебя сейчас?» Я тогда совсем не могла двигаться, но говорила. Про обстоятельства, как это случилось, он не спрашивал.

Через день маме девушки пришла бумага, что уголовное дело закрыто, так как это несчастный случай.

— Почему не было расследования? Ведь есть свидетели.

— Коррупция, наверное… — Лена замолкает, явно не желая рассказывать подробности. — Хотя родные, конечно, хотели добиться справедливости, почему так получилось. Но я сказала маме тогда, что мне ничего не надо, ничего говорить не буду. У меня в тот момент была депрессия, я не могла ни есть, ни говорить.

Мы уходим от неприятной темы падения. Лена тепло вспоминает врачей детской областной больницы в Твери. Там провели несколько операций. Больше месяца она лежала на вытяжке. А вот при воспоминании о медсестрах усмехается.

— Хотя тогда мне было не до смеха. Две молодые медсестры меня просто возненавидели. Возможно, за то, что их сестринскую отдали под мою палату. Возможно, им было неприятно убирать за мной, лежачей, памперсы. Как-то несколько часов просто отказывались поменять мне катетер, из-за этого чуть не случился разрыв мочевого пузыря. Я звала, кричала от боли. Не подходили. Врачи пришли только утром, спасли меня. Медсестрам тогда досталось… Нельзя так…

Лену выписали из больницы домой. Дома ей залечили пролежни, она потихоньку начала садиться, но ненадолго. Передвигалась по квартире на инвалидной коляске.

— У меня до этого всегда было много друзей, приятелей. Подруги сначала навещали меня. Потом, видимо, у всех закрутилась своя жизнь: экзамены, поступления в институты. А я осталась одна, никто не писал мне, не звонил, не спрашивал: «Как ты?».

Через несколько месяцев маме пришлось выйти из декрета на работу. Отчим тоже работал. Брат учился в третьем классе, сестра — в пятом.

— А я сидела с мелким, малыш тогда еще не ползал. На коляске добиралась до кухни, разводила кашу. Хорошо, что квартира была просторная, коляска проходила в дверные проемы.

Год Лена лежала дома. Как-то на очередном приеме травматологи сказали девушке: можно ходить. Лена начала пробовать. Боли были адские. Позже оказалось, что ходить все-таки было нельзя. На ноге еще под гипсом образовался нарыв, свищ. Врачи советовали мазь. Место свища заросло кожей.

При попытках ходьбы осколки костей терлись друг о друга, образовался некий вакуум в костях. Куда и попал гной из свища. Нога почернела, начинался некроз. Врачи в Твери предложили искать специалиста в Москве, который прооперирует. Иначе ампутация. Семья подала документы, чтобы получить квоту на поездку в Москву.

— Это было весной, и нам сказали, что только в октябре будет комиссия на оценку стоимости операции. И только тогда можно будет искать врача. Я не могла так долго ждать! Врачи до этого мне дали всего неделю на поиски врача, или я останусь без ноги. Но у чиновников свои правила. Это теперь я знаю, как надо действовать. Можно было записаться на платный прием в любой федеральный центр Москвы к нужному врачу, а дальше доктор, если понимает, что может взяться, сам оформляет квоты.

Тогда Лена начала искать фонды, общественные организации, которые могут хоть чем-то помочь. Вышли на общественную организацию «Метелица». Это спасло ее и полностью изменило жизнь.

— Лена в тот момент была неходячим инвалидом. Ни один перелом не совмещен и не сросся. Ее пичкали обезболивающими и психотропами и заставляли ходить, — вспоминает руководитель «Метелицы» Светлана Самара. — А семья Лены уже исчерпала все ресурсы: и моральные, и финансовые.

Светлана забрала Лену с собой в Москву, понимая, что в ее родном городе ей уже ничем не могут помочь. Мама, воспитывая четверых детей, работая на местном заводе, сделала всё, что могла, для дочери. Но возить ее на консультации и операции в Москву родные просто не смогли бы. И Светлана вместе с мужем первое время решили поселить девушку в своей квартире.

Муж Светланы, бывший военный, закончил РУДН по специальности «лечебная физкультура и восстановительная медицина». Он также работает в «Метелице» методистом адаптивной физкультуры.

Светлана повезла Лену к специалистам. Чтобы остановить воспаление, начали проводить озонотерапию. В одном известном государственном медицинском центре нашли врача-хирурга. Но врач поставил условие, что сможет провести операцию, если Лена наберет вес и мышечную массу. У девушки было сильное истощение: саркопения — потеря мышечной ткани во всех органах, из-за чего нарушается обмен веществ.

Лена вспоминает:

— Я тогда могла есть раз в три дня. К еде была равнодушна. Теперь за моим питанием строго следили: три раза в день нужно было поесть обязательно. Для тренировки врач мне сказал ходить на коленях. И я ходила, много ходила.

И Лену прооперировали, спасли ей ноги.

— Уже после выписки мы узнали от медсестер, что врач сам оплатил операцию для Лены, — рассказывает Светлана. — По ОМС была очередь, ждать было рискованно. И хирург втайне от нас всё сделал за свой счет.

После операции Лене сказали: обязательно надо ходить.

— Но я просто боялась вставать. Ведь мне и до этого говорили, что можно, а вышло только хуже. И я всех обманывала, что встаю. Санитарка как-то услышала, как я уверяла Светлану, что хожу, и вмешалась: «Врет! Не ходит она!» Тогда меня поставили на ходунки и заставили пройти по длинному коридору. Я падала, меня поднимали. Это был конец августа. К Новому году я пошла без костылей и ходунков. Тогда я уже весила 55 килограммов.

Сейчас Лена не только ходит, она плавает, катается на велосипеде. То, что Лена стала ходячей, это общая работа: врачей-хирургов, реабилитологов, общественников из «Метелицы», которые организовали помощь девушке. Но без желания Лены, ее работы ничего бы не получилось. По сути, она ходит за счет силы мышц, которые она натренировала.

Школу она закончила уже в Москве. Сдала ЕГЭ и поступила в институт на специальность «психолог-педагог».

Она осталась в Москве и сама стала работать в «Метелице». Отвечает за закупку медикаментов, договаривается с благотворителями, отвечает за документооборот. Помогает ухаживать за другими подопечными: поменять памперсы, покормить.

— Никакой брезгливости я не чувствовала, потому что сама прошла через это, также лежала беспомощная, понимала, как это тяжело, когда вот так вот зависишь от других, — говорит девушка. — Парням сразу сказала: «Мне нет никакого дела, стесняетесь вы меня или нет, всё будет хорошо».

Их сейчас пятеро: это ребята со всей России после тяжелых травм. После истории с Леной решили, что нужно наладить системную помощь таким, как она. Сначала спасенным, потом брошенным: они лежат в четырех стенах своих квартир, а родные не могут им ничем помочь. Специально для них сняли базу — гостевой домик, оборудовали спортзал для реабилитации. Один из парней этого гостевого домика — Никита, Ленин молодой человек. Он бывший спортсмен: футболист, легкоатлет. Упал с турника, под турником был какой-то железный обломок: перелом шеи, задет спинной мозг. Сейчас у Никиты есть цель — он хочет стать реабилитологом, для этого надо твердо встать на ноги.

— У него получится. Помню, его привезли худого, парализованного, пролежни размером с тарелку, — рассказывает Лена. — Мы вместе с ним уже три года, он восстанавливается у меня на глазах. Сначала зашевелились руки, чувствительность стала возвращаться, сейчас он ходит с ходунками.

Лена почти вернулась к полноценной самостоятельной жизни. Но благополучие это пока обманчивое. Впереди еще операции и восстановление.

В Екатеринбурге в НИИ Чаклина ей должны собрать, восстановить таз, разломанный на несколько частей.

— Получается, таз никак не прикреплен к позвоночнику, всё держится на мышцах, поэтому я хожу, — объясняет Лена. — Но в один момент позвоночник не выдержит нагрузки, поэтому надо оперировать. Мы отправляли документы в Израиль, в Финляндию, никакого ответа не получили. Судя по всему, врачи смотрели документы и видели парализованного лежачего человека, за которого нет смысла бороться. Согласились помочь в Екатеринбурге, по ОМС, когда я пришла на прием на своих ногах. Сначала операцию будут делать на 3D-модели, только потом возьмутся за меня.

Снять с паузы

— Пройдя с Леной путь от неходячего инвалида до самостоятельного человека, мы создали рабочую модель помощи таким людям, — говорит Светлана Самара.

Это тяжело физически, морально, финансово. Человек после травмы меняется. Родные не понимают, в чем проблема. Дома склоки, ругань, обиды. А дело в том, что их жизнь идет дальше, а у травмированного жизнь встала на паузу. Снять жизнь с паузы — это самое главное. У нас все подопечные замечательные ребята. Но к нам они попадают с жуткими пролежнями, когда они уже по году-два отлежали дома, когда семья уже исчерпала все свои ресурсы. У нас на базе, например, живет Рома — с тяжелой травмой, переломом шейных позвонков. Брат военный, он просто не может по своему желанию поехать к брату в другой город. У мамы инсульт случился после Роминой травмы. Здоровый, крепкий парень, шесть лет служил по контракту. Мама не может его повернуть. Мы приехали, посмотрели на всё это. И поняли: мама надорвется и Рома попадет в психоневрологический интернат.

А местный невролог просто не знает, чем ему помочь. Или еще один подопечный: парень из Оренбургской области, привезли его к нам на базу с жуткими пролежнями. Отец пастух, целый день на работе. Я спросила его: «Ты не боялся лететь в Москву?» Он мне: «Я лежал один, ко мне из подвала стала приходить крыса жрать меня. Я понял, что я для нее еда. Вот это страшно, а всё остальное ерунда». Как-то мы подсчитали: инвалид-колясочник, который травмировался в 20 лет, съест у государства за свою жизнь больше 80 миллионов: пенсии, пособия, средства реабилитации. А если его на ноги поставить, он бы работал.

— Налогами бы отдавал государству…

— Конечно. И не только налогами У нас был случай: позвонил мэр одного города, попросил помочь одной девушке. Мы взяли ее неходячую, поставили на ноги. Сейчас она воспитывает дочку. Конечно, пусть мы всё просчитали топорно, но почему не вложить, например, 10 миллионов на реабилитацию? Мы тратим бюджетные средства на качественные дорогие нейрохирургические операции, спасаем жизни, а потом всё — отправляем спасенных лежать домой, хотя надо работать с ними. Восстанавливать насколько это реально, адаптировать...

Мы рассказывали историю уральского студента: в 19 лет Данил упал в 20-метровую шахту в заброшенной больнице. Травма — перелом позвоночника — изменила его жизнь, он пересел в инвалидную коляску, но продолжил учебу в институте, работает, строит планы на жизнь.

А вот как ставят на ноги врача из Тулы, которого парализовало после ошибки коллег.