Наша экспедиция завершила первый день долгого путешествия, и я, с огромной радостью, преисполненный священным трепетом и изумлением, постараюсь предать бумаге в мельчайших деталях все, что довелось увидеть.

В 61-й версте от уездного города Егорьевска стоит село Колычево, ранее упомянутое в списке Владимирских писцовых книг князя Кропоткина. В них говорилось, что по ввозной грамоте государя царя и великого князя Михаила Федоровича в 1640 году Семену Колычеву дано брата его поместье, а вместе с ним в селе церковь Пречистой Богородицы и придел Николая Чудотворца.

Точная дата строительства храма доподлинно не известна. Однако есть сведения, что в мае 1778 года местный священник и приходской люд писали прошение епископу Владимирскому Иерониму о том, что в церкви предел и крыша от давнего построения обветшали, и спрашивали дозволения крышу возобновить, а сам храм для укрепления снаружи обить тесом. На что и было дано добро. К концу XIX века старая деревянная церковь с колокольней были полностью покрыты железом, но не уверенные в ее долговечности местные жители уже начали неподалеку строительство большой краснокирпичной каменной церкви.

Нашему заинтересованному взору представились обломки увядающей роскоши — выступающие белокаменные завершения окон, рассохшиеся тройные рамы с готическими очертаниями. Местные вспоминают, что закрылась церковь в 1939 году. Она медленно разрушалась с молчаливого согласия равнодушных. Мы еще смогли увидеть каркас деревянного иконостаса, где выцветшая ажурная голубая прорисовка позволяет воображению восстановить колонны и резные растительные орнаменты, кое-где есть полы, через которые остовом проглядывают массивные балки. Наследством неведомого предприятия, которое располагалось в стенах храма, разбросаны вросшие в пол станки. В самом углу, за грудой кирпичей, мы обнаружили отдельные части обрамления иконостаса. Расколотые изящные виноградные листья и кресты еще хранят воспоминания о руках мастеров и полустертые карандашные отметки.

Столько времени прошло, столько воды утекло, столько историй забыто и утрачено, а люди все идут в этот храм, зажигают свечи на горнем месте в позеленевших от сырости стенах алтаря и все надеются, что церковь снова расцветет своим величием. Надежда. Пожалуй, именно она не дает руинам сровняться с землей.

Утро было пасмурным и темным. Совсем рано, чтобы не терять времени и успеть до дождя (и после дождя), мы отправились в село Ялмонт. По нашим сведениям, там еще должна была стоять церковь Николая Чудотворца, первые упоминания о которой восходят к 1637 году.

Само село небольшое, стояло в этих лесах с незапамятных времен, пока постепенно не опустело к концу ХХ века. Сперва здесь, на мысу, была деревянная церковь, потом в 1852 году отстроили каменный храм, что в 1890 году сгорел от оставленной в храме зажженной свечи, и только тогда на пепелище началось возведение великолепного пятиглавого собора из красного кирпича с роскошной колокольней.

Лесистый мыс на озере Святом с двумя соседними селами был соединен деревянными мостами. Местные вспоминали, что каждую весну, после половодья, приходилось мосты те к любимому жителями храму подновлять. Справлялись всем миром, материала, благо, было предостаточно, а труд свой на селе особой ценностью никто не считал.

В окрестных мещерских лесах были и старообрядческие поселения: места глухие, дорог хороших не было и нет, пройти можно было разве что летом, да и то в сухую погоду.

Люди поговаривают, что старообрядцы-беспоповцы, занимаясь ловлей рыбы, отовсюду могли видеть крест православной церкви и слышать раздражающий колокольный звон, в чем состоял отдельный стратегический смысл высокой трехъярусной колокольни.

Храм был закрыт в 1930 году. Когда колокола перестали звонить, начали рушиться и мосты. Жизнь в селе Ялмонт постепенно угасла. Но люди из соседних сел все еще возвращаются к продуваемому всеми ветрами полуразрушенному храму. Мы обнаружили удивительные вышитые бисером иконы, разбросанные в разрушенной алтарной части монеты, расположившиеся в выветренных нишах крестики и лампадки. И на это скромное богатство, принесенное прихожанами к величественным стенам, взирают с чудом сохранившихся фресок святые Константин и Елена. Впрочем, их царственные фигуры все менее различимы, как и многоцветные крылья покровителей евангелистов, осеняющие с парусов храм, стенами которого стала молодая березовая поросль. Крылатый лев, орел, бык и ангел из последних сил оберегают то, что не смогли сохранить люди.

Сегодня нам явно помогают с погодой чьи-то молитвы, хоть и предупреждал настоятель местный о дожде и грязи непролазной. Хватило бы нам духу добраться до села Прудки, если бы дороги развезло? Не берусь ответить. Но то, что мы там нашли, стоило бы упряжки загнанных лошадей.

На окраине села, у оврага на самой границе леса стоят величественные развалины храма, впервые упомянутого в летописях 1681 года. Церковь Успения Пресвятой Богородицы даже после своей физической смерти остается произведением искусства, взмывая над деревьями монументальными арками, поддерживающими уже небесный свод.

Говорят, во служении Богу и людям была она красавицей — с зеркальными вставками на центральном кресте, сияющими на рассвете и закате, окнами из цветного стекла, что преломляли солнечный свет, даря прихожанам умиротворение. Была церковь надеждой и опорой верующих вплоть до 1939 года. Когда захотели ее разграбить да растащить, на стражу встал последний церковный староста — дед Заяц. Умер он в 1969 году, в возрасте 103 лет, и некому стало церковь защищать. С молчаливого согласия председателя совета и председателя колхоза началось разрушение произведения искусства на хозяйственные нужды.

Только не учли расхитители, что раньше строили на совесть и раствор для кирпичной кладки замешивали на яичном белке. При попытках растащить храм крошки кирпичной оказалось больше, чем полноценных кирпичей, и затею неблагодарную бросили, но церковь в покое не оставили. Старожилы вспоминают, что пытались снести ее тремя тракторами, обвязав колонны с белокаменными поясами железными тросами. И снова ничего не вышло. Зато божья кара ждать себя не заставила.

Местные рассказывают множество историй о несчастьях, случившихся с причастными к надругательству над храмом. Мы слышали, что организаторы нападок на церковь погибли печально и достаточно нелепо — председатель сельсовета утонул в своей лодке у самого берега, а председатель колхоза была придавлена насмерть горой бутылок на складе; и даже исполнители умерли молодыми.

Руины же монументальные мирно стоят по сей день. Рядом установлен крест, некогда украшавший главный купол, правда уже без зеркал, березка заняла место в старинной кованой конструкции, похожей на клетку, а где находятся могилы последних священнослужителей церкви, вспомнить не может уже никто. Чтобы уберечь от забвения историю этого места, по установлению церковной власти была она записана на табличке при дороге у храма, и облик изначальный был запечатлен там же.

В нашем путешествии, если не считать сами храмы, более всего поражают меня русские деревни. А вернее этот только нашему духу присущий феномен — прятаться подальше от суеты. Сколько раз уже было так: сворачиваем с дороги, едем и едем лесом, полем, снова лесом. Ни души вокруг, комары да мошки. И дорога, надо сказать, и не дорога вовсе, а так, одно название. И тут, словно в старой сказке, сквозь деревья светится солнечная поляна. А на ней — один, два, три... четыре дома. А за домами — не деревянная и покосившаяся, богом и людьми забытая часовня, но храм красного кирпича. Или, как это было в деревне Шеенки, — руины храма.

Сегодня здесь местного населения насчитывается два человека. И оба они были страшно удивлены, увидев нас, словно последние двести лет сюда никто не заглядывал. Да и как заглянешь, если дорога по лесу петляет, того и гляди заведет в неладное. А второй путь, с другой стороны, болотом затоплен — ни проехать, ни пройти.

О храме разрушенном знают местные только то, что в 1859 он уже был. А теперь его вроде как и нет вовсе. Во всяком случае, среди памятников он уже не числится, даже как утраченный. Но достаточно взглянуть на то, что от него осталось, чтобы понять, сколь величествен и красив был храм Великомученицы Параскевы Пятницы. Достоверно известно лишь то, что с 1932 по 1934 года служил здесь священноисповедник Александр Орлов — а после словно исчезает храм, никто не может сказать, что за судьба была у него, как был закрыт и отчего разрушен.

Величественная колокольня красного кирпича, накренившиеся, но не потерявшие благородных очертаний арки, витиеватый вензельный крест — искусная прелесть в каждой детали былого величия. Сегодня все, что коснулось земли, поросло белым клевером и изумрудным бархатом мха, которые постепенно забирают в небытие вековую историю неизвестного памятника нашего архитектурного наследия.

Мы сбились со счета, сколько километров песчаной зыбучей дороги нам пришлось пройти, прежде чем мы добрались до следующего объекта. Некому было предупредить нас, что поход до деревни Лався станет таким испытанием. Солнце нещадно палило, ноги вязли в рыхлом песке, и не было ни одного спасительного деревца, чтобы переждать в густой тени кроны самые жаркие часы. Лес здесь, видимо, давно вырублен или же пал в огне пожаров. Стоявшие тут и там сиротливые, худосочные, изуродованные жестокой природой сосны навевали только уныние. До сих пор не можем ответить себе на вопрос, почему не развернулись на полпути назад. Видимо, у провидения были на нас свои планы, и мы должны были узреть нашу цель, что стала наградой за искания.

Нужно просто вдуматься: деревянная церковь, первые упоминания о которой приходятся на начало XVII века, Смутное время истории нашей страны. Точной даты строительства церкви Покрова Пречистыя Богородицы в летописях нет, возможно потому, что история ее довольно замысловата, а наименование менялось не один раз. Сперва она вовсе стояла в другом селе — Щербакове, а в Лавсю была до последнего гвоздя перевезена только более чем полтора века спустя, в 1777 году, по неизвестной причине, волей помещика Зыбина.

Самое раннее упоминание в патриарших окладных книгах называет ее «Церковь Покровъ Пресвятые Богородицы в Гусской волости на лесу». Казалось бы, при чем здесь патриаршие книги, ведь стоит маленькая церквушка в сельце на границе Владимирской и Рязанской губерний? Однако, подумав немного, мы вспоминаем, что построена церковь наша до образования губерний, когда Щербаково Гусской десятины относилось еще к патриаршей области.

При такой богатой истории мы были крайне удивлены, найдя ее в пристойном для деревянной древности состоянии. Тем не менее трапезная часть обрушилась, несмотря на укрепление конструкции в начале ХХ века. Местные церковью своей гордятся, но восстановить хрупкое творение никто не берется. Церковь в Лавсе — одна из немногих сохранившихся деревянных храмов, однако сколько еще зим простоит она на холме, пронизываемая ветрами, сказать не берусь.

Дорога к потерянным архитектурным сокровищам становится все богаче на неожиданные находки. В село Малеево, известное на всю страну своими известковыми каменоломнями, мы отправились скорее из любопытства, нежели практического умысла. Когда-то здесь добывался белый камень, из которого потом строили храмы, усадьбы, городские дома и лавки... Местная же деревянная церковь — Воскресения Словущего, возведенная в 1765 году по нашим данным уже не один десяток лет значилась утраченной.

Однако в руки нашего архивариуса попали любопытные записи одного ученого немца, приезжавшего на Малеевские пещеры еще в 1773 году. Если верить его дневникам, то рукотворным пещерам уже более 550 лет и появились они куда раньше, чем Иван Грозный взошел на престол, а Колумб открыл Америку. О том, насколько глубоки пещеры и куда они ведут, известно не было никогда. Только местные жаловались иногда, что порой коровы сквозь землю проваливаются. Да еще однажды видели, как стадо диких кабанов в количестве 25 штук (не меньше!) бежали-бежали, да и сгинули.

Поговаривают также, что в пещерах до сих пор могут храниться сокровища, припрятанные разбойниками. Увы, наши кропотливые изыскания не помогли обнаружить даже входа в одну из пещер. И когда мы, ни на что не надеясь, уже возвращались к кучеру, устало бредя через лес по земляничному следу, меж деревьями мелькнула довольно крупная деревянная постройка. Мы предположили, что это каменоломня, и решили осмотреть ее более пристально. Каково же было наше удивление, когда поняли мы, что это тот самый утраченный храм.

Рядом стоял деревянный крест, подтверждающий наши подозрения. Воодушевленные своей неожиданной находкой, мы пробрались сквозь заросли и проникли в полуразрушенную деревянную постройку. Естественно, от величия многократно перестроенного храма не осталось уже ровным счетом ничего. Но остатки белокаменного фундамента, мощный старый сруб и само расположение на высоком берегу Оки не дают забыть о первоначальном назначении здания, которое до запустения успело побывать и клубом деревенским, и школой.

Наше научное путешествие становится все опаснее. Мы не разминулись с дождем и загнали по сырой траве и проселочной грязи упряжку лошадей и кучера. Пришлось бросить их в поле в надежде, что подмога придет раньше, чем их съедят волки. Да простит нас Всевышний, но мы должны были двигаться дальше. Дважды мы сбивались с пути, и дважды же находили его снова, всей душою стремясь увидеть очередное чудо света, спрятанное в укромном уголке Рязанской губернии.

Найти деревню Карамышево и сегодня не так-то просто. Дороги там нет, приходится идти через молодой лесок проторенными тропками. В селе всего четыре дома да три хозяина. Женщины рассказали, что до церкви идти нужно через огороды, к оврагу, вверх в гору и за лес. Незнающий никогда бы не нашел этот храм, а нетерпеливый не добрался бы до него. Да и на месте архивариусу пришлось пробираться через бурьян и лезть через ограду, чтобы открыть стальные двери разрушенной церкви остальным.

Был уже закат, сумерки изящным кружевом ложились на лики святых, белокаменные плиты пола и романтические деревянные розы на разобранных частях иконостаса. И самое время было затеплить лампаду перед несколькими образами, найденными в глубине храма, как благодарность за все увиденное в эти дни. Прохлада храма спасала от знойного воздуха снаружи, но гораздо приятнее было найти в церкви свежие строительные материалы — верный признак того, что судьба усадебного храма все еще кому-то небезразлична...»

Далее записи обрываются.